Вечорница. Часть 1 - Елена Воздвиженская
Жердяй
– Сейчас-то уж не так нечисть балует, – начал разговор дед Семён, когда речь зашла о загадочном и неизведанном. В избе было жарко натоплено, соседка Клавдия принесла с собой вязание, и они с бабой Улей быстро-быстро, почти не глядя, работали спицами. Катя забралась с ногами на диван и гладила кота Ваську, расположившегося на её коленях, и слушая разговоры взрослых.
На каникулы всегда привозили её родители сюда, в деревню Добрянку к деду Семёну и бабушке Ульяне. Катя бы с радостью и вовсе не уезжала из Добрянки, да школы тут не было, лишь начальная, а в соседнем селе была школа до девятого класса и всё. Вот и приходилось каждый раз со слезами покидать родную избу, и бабу с дедом до следующих каникул.
– И то верно, – поддакнула Клавдия, – Нынче и люди-то уж не те, что были.
– А помните, – вдруг сказала баба Уля, – Как Анисим наш жердяя повстречал?
– Бабуля, расскажи, – попросила Катя.
Про жердяя она слышала от бабушки с дедом, живёт он по оврагам тёмным да сырым, прячется днём в зарослях или в лес уходит, а как ночь наступает, то выходит к людям – ходит по ночным деревням да в окна заглядывает. Если увидишь его, то может он с собой в лес увести или просто напугать до смерти. Сухой он весь с виду, вытянутый, словно жердь, руки-ноги тоненькие, сучковатые, сам тощий, а высотой почти с дерево.
– Лучше ты расскажи, дед, – отговорилась баба Уля, – Вы ведь вместе тогда в Алпачёвку-то ходили.
– Давно это было, – отозвался дед, и Катя замерла в сладком предвкушении от рассказа про старину и про страшное, по коже пробежал холодок, а в животе сделалось щекотно.
– Давно это было, нам тогда было лет по семнадцать, ещё и бабку твою не знал даже тогда, – обратился он к внучке, – И пошли мы как-то раз в соседнюю Алпачёвку, что от нас в трёх километрах, на вечорки. Парни там собирались, девушки, на гармошке играли, танцы устраивали, шутки-смех, молодёжь одним словом. С алпачёвскими-то мы мирно жили, мы их привечали, они нас. А то ведь, бывало, что деревня на деревню раньше дрались парни, как вот, например, с ольховскими. Ну это так, к слову, присказка.
А было дело так. Пришли мы с Анисимом да ещё с другими ребятами в Алпачёвку ещё засветло, и сразу в клуб. Время пролетело как птица, плохо ли отдыхать-то после трудового дня. Ну а тут вдруг Анисим возьми да и повздорь с кем-то, в чём там дело было не знаю. Хоть драки и не было, однако осерчал он крепко, пошли, говорит он мне, домой. А мне неохота, самый разгар танцев пошёл.
– Агась, – усмехнулась баба Уля, – Танцы. Из-за Леськи небось остался, старый хрыч, ты ведь за ей приударял тогда.
– Ничо не из-за Леськи, – проворчал дед Семён, – Вообще не помню такую.
Баба Уля при этих словах довольно хмыкнула, а Катя прикрыв рот ладошкой, тихонько хихикнула.
– Что ты меня с толку сбиваешь? Забыл вот о чём говорил, – зыркнул дед на бабу Улю. И, собравшись с мыслями, продолжил, – В общем, никто из наших домой возвращаться так рано не хотел, все Анисима уговаривают, мол, чего ты, успокойся, повеселимся, да и пойдём через час-другой. Но того, как пчела бешенна ужалила, пойду, говорит, значит один.
Ну мы и махнули рукой, пущай идёт, а чего с ним сделается? Дорога прямая, через поле, ни леса тут, ни реки. Только вот Выселков Лог да и всё. Правда, бабки старые нас стращали байками про этот Лог, мол, блазнится там, да мы молодёжь тогда особливо в это не верили. Ну и ушёл, значит, Анисим, а мы остались в клубе. То да сё, время пролетело, тронулись мы в обратный путь, время уже за полночь было. Вернулись в деревню, тут в окошко тётка Нюра стучит, мать Анисима, трясётся вся. Вышел я на крыльцо, започуяв неладное:
– Что случилось, тёть Нюр? – спрашиваю.
А она в ответ:
– А где ж Анисима оставили? Ведь он с вами уходил!
Тут мне не по себе сделалось. Пошёл я к другим ребятам, надо, говорю, идти искать Анисима. Как бы беды не случилось. Пошли мы в обратный путь по той же дороге. Идём, кричим, зовём его, все кусты придорожные обшарили, как сквозь землю провалился. Кто-то пошутил, мол, он небось в деревне давно, спит где-нибудь на овине, нас попугать решил, отомстить, так сказать, за то, что с ним не пошли. Так дошли мы до Выселкова Лога.
Он глубокий, там и днём темно да сыро, а ночью и совсем хоть глаз выколи, сыростью тянет снизу, даже жутко сделалось. Остановились мы на краю и стали кричать, Анисима звать. И вдруг слышим, откуда-то издалека:
– Сюда, сюда идите! Здесь я!
Пошли мы на голос и отыскали нашего друга в таких густых зарослях, что и пробраться сквозь них невозможно, как он туда залез и зачем, недоумеваем мы. Ну вытащили однако, а он дрожит весь, одежда разорвана, весь мокрый, то ли от росы ночной, то ли от страха испариной покрылся. Начали мы его расспрашивать, что приключилось с ним, на кой он в кусты те полез? И вот что он нам рассказал:
– Шёл я по дороге, а внутри меня прям огонь бушевал, до того обозлился я, что вы со мной не пошли. Луна яркая, круглобокая, желтится в небе, светло как днём. Всё хорошо было, пока не поравнялся я с Выселковым Логом.
Вдруг ни с того, ни с сего напал на меня страх какой-то, чувствую, как смотрит на меня будто кто. Замер я, прислушался. Тишина. И вдруг в Логу зашумело что-то, кусты зашуршали, сквозняком повеяло, сыростью, филин заухал где-то в стороне, а после послышался шёпот неразборчивый, бормочет кто-то, заунывно так, монотонно, у меня голова закружилась, чумная сделалась. Хочу бежать и не могу, ноги словно к земле приросли.
Стою и гляжу на Лог. А оттуда голова показалась, огромная, глаза как провалы чёрные, пустые, рот щелью, а носа и вовсе нет. За головой шея тощая, длинная потянулась. Я уже стал кумекать кто передо мной. Жердяй это был. Вышел он из Лога неспешно, а я смотрю как зачарованный и ничего не могу поделать. Подошёл он ко мне, высоченный, сухой, как сосна мёртвая, наклонился и в глаза мне заглянул. А потом руки свои потянул ко мне, а они крючковатые, как сучки, скребут по коже, ощупал всего, и за собой в Лог потащил.
А сам всё издаёт звуки эти мерзкие, то ли чириканье какое-то, то ли скрежет, то ли шёпот, не разобрать, будто старое дерево скрипит на ветру. Затащил он меня в эти кусты, я всю кожу изодрал себе, да боли даже от страха и не чувствовал, оставил он меня там, а сам исчез куда-то. То ли позже вернуться хотел, то ли что. А на меня оцепенение нашло. Пока ваши голоса не услышал, как не в себе был. Спасибо вам, спасли вы меня!
– Вот такая история вышла с Анисимом, – почесал бороду дед, – А что, не попить ли нам чаю, хозяйка? Аж в горле пересохло, пока вам тут балакал.
Баба Уля пошла ставить электрический самовар, а Катюшка опасливо покосилась на тёмный прямоугольник окна:
– Деда, а зимой жердяй может придти под окно?
– Говорят, может. Сам не видел, не знаю.
– А сейчас бывает что-то в Выселковом Логу?
– И сейчас бывает блазнится людям. Но об этом в другой раз расскажу. А теперь давайте чай пить.
Врата в ад
За окном поезда мелькали редкие заснеженные деревни, перелески, широкие поля и снова лес, лес, лес. Ехать Данилу было двое суток. В Добрянке не был он добрых лет семь, и вот сейчас направлялся к своей бабушке, у которой проводил в школьные годы все каникулы и, глядя в окно, под мерный стук колёс, улыбался своим воспоминаниям.
